Неточные совпадения
— Вот видите, один мальчишка, стряпчего сын, не понял чего-то по-французски в одной книге и показал матери, та
отцу, а
отец к прокурору. Тот слыхал имя автора и поднял бунт — донес губернатору. Мальчишка было заперся, его
выпороли: он под розгой и сказал, что книгу взял у меня. Ну, меня сегодня к допросу…
Я решительно недоумевал. Может ли городничий
выпороть совершеннолетнего сына по просьбе
отца? Может ли
отец выгнать сына из его собственной квартиры? — все это представлялось для меня необыкновенным, почти похожим на сказку. — Конечно, ничего подобного не должно быть, говорил здравый смысл, а внутреннее чувство между тем подсказывало: отчего же и не быть, ежели в натуре оно есть?..
— И прекрасно, мой друг, делаешь, — хвалит его
отец, — и я выслушиваю, когда начальник отделения мне возражает, а иногда и соглашаюсь с ним. И директор мои возражения благосклонно выслушивает. Ну, не захочет по-моему сделать — его воля! Стало быть, он прав, а я виноват, — из-за чего тут горячку
пороть! А чаще всего так бывает, что поспорим-поспорим, да на чем-нибудь середнем и сойдемся!
Оттуда людей послали на мост, а граф там с игуменом переговорили, и по осени от нас туда в дары целый обоз пошел с овсом, и с мукою, и с сушеными карасями, а меня
отец кнутом в монастыре за сараем по штанам продрал, но настояще
пороть не стали, потому что мне, по моей должности, сейчас опять верхом надо было садиться.
„А где же его душа в это время, ибо вы говорили-де, что у скота души нет?“
Отец Захария смутился и ответил только то, что: „а ну погоди, я вот еще и про это твоему
отцу скажу: он тебя опять
выпорет“.
Каждый день, в хлопотливой суете утра, в жаркой тишине полудня, в тихом шуме вечера, раздавался визг и плач — это били детей. Им давали таски, потасовки, трёпки, выволочки, подзатыльники, плюхи и шлепки, секли берёзовыми прутьями,
пороли ремнями. Кожемякин, не испытавший ничего подобного, вспоминал
отца с тёплой благодарностью и чувством уважения к нему.
Когда
отец женился во второй раз, муштровала меня аристократическая родня мачехи, ее сестры, да какая-то баронесса Матильда Ивановна, с коричневым старым псом Жужу!.. В первый раз меня
выпороли за то, что я, купив сусального золота, вызолотил и высеребрил Жужу такие места, которые у собак совершенно не принято золотить и серебрить.
Мой
отец тоже признавал этот способ воспитания, хотя мы с ним были вместе с тем большими друзьями, ходили на охоту и по нескольку дней, товарищами, проводили в лесах и болотах. В 12 лет я отлично стрелял и дробью и пулей, ездил верхом и был неутомим на лыжах. Но все-таки я был безобразник, и будь у меня такой сын теперь, в XX веке, я, несмотря ни на что, обязательно
порол бы его.
— А увидят огонь-то?
Выпорет тогда
отец тебя!..
— Добрый, да-а! А как Ванька Ключарев разбил стекло, так он его без обеда оставил да потом Ванькина
отца позвал и говорит: «Подай на стекло сорок копеек!..» А
отец Ваньку
выпорол!..
— Двоих братов под Севастополь угнали, там они и загибли. Старший в бунт ввязался, когда мужики волей смутились;
отец — тоже причастный бунту — с картошкой не соглашался, когда картошку силком заставляли есть; его хотели
пороть, а он побежал прятаться, провалился под лёд, утонул. Потом было ещё двое у матери, от другого мужа, Вялова, рыбака, я да брат Сергей…
Прежде всего у них ног уж не было, чтоб бежать, а во-вторых, от
отца с матерью они, наверное, и без ног бы ушли, потому что те были господа настоящие, и хотя особенно блестящих хозяйственных подвигов не совершали, но любили игру „в каторгу“, то есть с утра до вечера суетились,
пороли горячку, гоношили, а стало быть, сумели бы и со стариков „спросить“.
В письме к Фалалею
отец его также вспоминает, как он, маленький, вешивал собак на сучьях и
порол людей так, что родители, бывало, животики надорвут со смеха («Живописец», I, 94).
Пропотей. Коновалом был. И
отец у меня — коновал. Его во втором году харьковский губернатор засёк…
выпороть велел, у
отца на пятый день после того — жила в кишках лопнула, кровью истек. Я-то ещё раньше, года за три, во святые приспособился. Вот что… не знаю, как вас назвать?
— Господи! — кричит, — как этого нам не понимать, ежели мы исстари бунтовались! В восемьдесят пятом году нас
пороли — десятого, в девяносто третьем — пятого, четверо из нашей деревни сосланы в Сибирь!
Отец мой трижды порот, дед — и не знаю сколько!
Зачастую бывало, что святой
отец пьяным делом мужиков и ножом
порол.
Ребят безжалостно
пороли, исключали из гимназии, коверкали им жизни, хотя ни один из педагогов и
отцов не знал, в чем именно заключается вред и преступность курения.
Сам горько плачучи,
отец прежестоко меня за это на постоялом дворе
выпорол; а все-таки, пока мы до Сибири доехали, я все позабыл и начинаю опять по-ребячьи молиться: «Господи, помоги! сделай, чтобы меня без экзамена приняли».